Однозначное заявление перед собственным и мировым общественным мнением о том, что никто из подписантов Вашингтонской декларации не пойдёт на сепаратный мир, лишало последних надежд разбить противников Германии по одиночке.
И если участие в списке подписавших декларацию латиноамериканских стран-ничтожеств и представителей оккупированного Люксембурга вызывало у Гитлера лишь презрительную усмешку, то подписи США, Великобритании, СССР были только венцом того объединения сил истинных, смертельных врагов Германии.
Всё это требовало поиска… чудо-оружия! Новых средств вооружённой борьбы, нового подхода к войне. Тотального подхода… огромные успехи собственной страны в химической промышленности преодолели неприязнь фюрера к химическому оружию, возникшую у него во время первой мировой, от личных впечатлений воздействия его.
Да и кого жалеть? Оказавших яростное сопротивление неполноценных людей из славянской расы и их пособников из ещё более ниже стоящих среднеазиатов, чье присутствие в рядах стрелковых дивизий Красной армии становится всё более заметным?
Но цифры предполагаемых потерь Красной армии и уровней производства в СССР, приведённые в докладе Канариса, были говорящими сами за себя. Как и то, что результат провала блицкрига осознавали многие. Да и как вывод, который адмирал с очевидной неохотой и боязнью последствий (что ощутили все присутствующие на прошедшем совещании) произнёс, подводя итоги своего доклада:
— Без решающих и своевременных мер, возможные боевые действия на два фронта приведут нас к итогу, подобному исходу прошлой войны.
Массированное и внезапное применение на фронте и по крупнейшим городам европейской части СССР больших количеств нового химического оружия, которое будет накоплено к концу лета, в худшем случае — осенью, в достаточном количестве, позволит нанести решительный удар, сотрясти фронт Советов, и осуществить перелом в войне. В самом скромном варианте — возможно, всё же сподвигнуть СССР к сепаратным переговорам, на которых у Германии будут более выигрышные позиции. Возможно, Сталин, потеряв всю Украину и часть Прибалтики, будет более сговорчив.
Первоначальный замысел будущей стратегии в сорок втором году сложился в голове фюрера..
31 января 1942. Ф.Д.Рузвельт.
Недавний, вскоре после японского нападения, визит премьер-министром Великобритании Черчилля и его помощников, приглашённых и поселенных в Белом Доме, позволило им продолжить личное общение.
Шапочное знакомство более чем двадцатилетней давности было продолжено в 41-м недолгой встречей при подписании Атлантической Хартии в августе. О мимолётной встрече в июле 1918 на торжественном обеде в Великобритании у обоих насчёт визави сохранились лишь смутные воспоминания об обмене рукопожатиями и паре язвительным комментариев Черчилля насчёт речи-экспромта Рузвельта, к которой тот был не вполне готов тогда. Впрочем, сие было — дело давнее. Каждый ныне был занят более важными делами и с неизмеримо более высоких их позиции сегодняшнего дня, чем та встреча на званом обеде в Грейз-Инне.
А общение на Ньюфаундленде было слишком коротким.
Ныне, после того, как Черчилль прожил в Белом Доме три недели, они сложили каждый друг о друге более свежие и детальные впечатления. Их отношения, с некоторой натяжкой, насколько сие возможно для людей их ранга, можно было бы назвать частично дружескими.
Но даже сейчас, Президент США прекрасно ощущал, что становление коалиции против Германии (и, скорее всего против Японии) было не до конца завершённым. Общение с представителями третьего главного участника — СССР проходило не на том уровне, который должен был бы быть.
Личность вождя большевистской страны, воплощавшей в жизнь положения крайне причудливой и жестокой марксисткой теории на просторах по обе стороны Уральских гор, деливших самый большой континент Земли на Европу и Азию, всё более интересовала Франклина Рузвельта.
Решение Сталина, получившего из каких-то своих разведывательных источников весьма подробные и достоверные сведения о готовящейся атаке японцев на Гавайи и приказавшего довести их до США — во исполнение союзнического долга и интересов своей страны, нуждающейся в поддержке из-за океана, требовало… а чего оно, собственно требовало?
Невероятный союз возглавляемой им самим в третий, после выборов 1940 года, раз, капиталистической страны, ставящей во главу угла частную собственность, личную предприимчивость и права, гарантированные отцами-основателями и славянской страны во главе с кавказским вождём, чей народ был изрядно разбавлен теми же кавказскими и азиатскими народностями, страны, возведшей в абсолют коллективистские и утопические теории и строившие по ним свою жизнь, всё же выстраивался.
Военная необходимость свела их вместе.
Германия Гитлера, с его утопическим и агрессивными расовыми теориями, о которых становилось всё больше и больше известно, угрожала всем.
Особенно возмущало Рузвельта то, что некоторые аспекты американского расового разделения использовались в пропаганде немцев. Хотя и с последующими широко известными немецкими выпадами по поводу «засилья еврейского капитала» в США.
Известно было и о практических действиях немцев в России, которые большевики старательно документировали и освещали в прессе, используя в своей пропаганде. Некоторые территории, отбитые у немцев в ходе контрнаступлений русских уже предоставили для неё обильный материал в отношении зверств гитлеровской армии и частей СС. Которые русские, в открытую, в прессе обвиняли во множестве преступлений против человечности. Особенно тяжки были обвинения в адрес германских концентрационных лагерей и их отношения к советским военнопленным, и гражданскому населению, в частности к евреям.
Это также была одна из тем, которых желал коснуться Рузвельт. И отделить русскую военную пропаганду от истины. А точные ответы он мог получить только у одного человека — Сталина. Как и по множеству других, ещё более важных аспектов нового союза.
Обширная дипломатическая переписка, завязавшаяся между Рузвельтом и Сталиным ещё до войны, хотя и не шла в сравнение по объёму с таковой же с Черчиллем, дала обширную пищу для размышлений. Но ничего не могло быть лучше личной встречи. И тех вопросов, которые можно задавать, глядя в глаза собеседника.
И вот сегодня, разговаривая с своим доверенным лицом — Гарри Гопкинсом, только что вернувшимся из СССР, он понял, что подобные соображения взаимны.
За последний год наладивший хорошие отношения с главным ответственным со стороны большевиков по ленд-лизу и иным, строго деловым (товар-деньги/золото) сделкам — министром («наркомом» — в большевистской терминологии) внешней торговли Анастасом Микояном, откровенно восхищавшимся американскими промышленными достижениями ещё с середины 30х (когда он побывал в США), Гопкинс, в свой очередной визит в СССР, снова был принят в Кремле Сталиным.
–..Но это не всё. Перед самым завершением встречи со мной, господин Сталин высказал намерение… скорее даже вполне официальное предложение о крайней желательности личной встречи. Подобной той, которая недавно была у Вас, господин Президент, с британским Премьер-Министром..
Конец февраля. Посольство США в Москве.
Награждая от имени Президента США четырёх советских военнослужащих — командиров двух субмарин и групп разведчиков флота и осназа НКВД, проводивших в ноябре тайную операцию на Курильских островах, посол США адмирал Стэндли, получил из рук адмирала Кузнецова, присутствовавшего на церемонии, конверт с личным письмом Сталина для Президента США.
В послании выражалось принципиальное согласие советской стороны на предложение Рузвельта об организации личной встречи со Сталиным в Фэрбенксе, на Аляске.
Глава 2 — Перетёрли, порешали
Конец января 1942. Место работы и квартира Рожкова Н.Е.