Всего лишь – первым ткнуть пальцем, в расчёте на то, что у противоположной стороны частично собьётся темп.
Пустые расчёты большевиков!
Увидев однозначное отрицание у руководителей спецслужб насчёт высказанных опасений, что, в целом, совпадало с его собственным видением ситуации – большевики – колосс на глиняных ногах, фюрер подвёл черту в недолгом сегодняшнем разговоре.
– В наше время полностью пресечь деятельность шпионов практически невозможно, но мы должны верить в то, что неизбежные препятствия никак не помешают нашим храбрым солдатам…
Глава 12. Самый страшный день. Часть I
Июнь 1941 года во Вселенной, всё дальше расходящейся в своей истории от дурной поступи – повторения событий убежавшего немного вперёд оригинала.
В той неведомой части мегаверсума, откуда захлопывающаяся кротовая нора скопировала – спродуцировала энное количество живой (осознававшего себя Рожковым Н.Е.) и неживой материи в виде его средств ВТ, одежды и небольшого объёма атмосферы, события 22 июня, вопреки устоявшемуся мнению, были лишь только началом катастрофы приграничного сражения.
Да, потери РККА, относящиеся к самому страшному в памяти народа страны 22 июня 1941-го, были ужасными, но они, учитывая размеры ВС СССР, его территорию, запасы и мобилизационные возможности, не были катастрофическими! Дивизии, дислоцированные на границе, в меру сил, умений командиров, отваги и выучки бойцов сопротивлялись превосходящим (да-да, на главных направлениях это было так!) силам вермахта. И после первого дня летала авиация ВВС РККА и наносила удары. Не очень умело управляемая, разрозненно, но она действовала. Часто числом самолёто-вылетов усугубляя в головах тех, кто был в вышестоящих штабах, неверную картину происходящего.
Стрелковые дивизии, избиваемые намного более качественно управляемой авиацией и артиллерией врага, часто не успев вступить в бой, теряли бойцов на маршах, и позже на сколько-то сбивали темп наступления врага, заставляя того нести хоть какие-то потери.
Но их рассекали и рвали на части рвущиеся вперёд танковые дивизии вермахта, практически без потерь уничтожавшие тыловые подразделения РККА и вырывающиеся на оперативный простор. А общее положение для армии «первого в мире государства рабочих и крестьян» ухудшалось с каждым днём. Большие массы неповоротливой пехоты советских войск, попав в окружение, без контакта с соседями, не имея понимания обстановки, с плохой, а часто вообще не работающей связью, теряющихся командирах, которым часто мешали своими бессмысленными указаниями политработники и неадекватные обстановке приказы сверху от не владеющих обстановкой штабов корпусов, армий и фронтов, быстро теряли хоть какую то управляемость, которая умножалась на истощавшийся боекомплект и увеличивающиеся потери. А мехкорпуса, терявшие много техники на иногда совсем бессмысленных маршах туда-сюда, утыкались в качественную противотанковую оборону пехотных дивизий вермахта, пехота которых «затаптывала» оторвавшиеся танковые соединения РККА, в которых своих стрелков было совсем мало и отсутствовало нормальное взаимодействие с ними.
Общие потери СССР росли с каждым днём. Множество советских военнослужащих, имеющих какую-никакую подготовку и могущих в иной, не такой катастрофической ситуации нанести значительно больший урон врагу, в условиях окружения, истощения боеприпасов и потери командованием управления, даже оставшись после боёв в живых, попадали в плен.
После ада маршей пленных, перед которыми меркли издевательства «батаанского марша смерти» ждали концлагеря. До освобождения из которых дожило совсем немного из попавших в них в сорок первом.
В «той реальности» страна платила кровью свою людей и материальными богатствами и территорией всё больше и больше, а то, что терял вермахт и остальные компоненты германских вооружённых сил, укладывалось в приемлемые для Германии потери.
Число потерь СССР, размениваемое с вторгшимся в страну врагом в соотношении один к десяти, росло в страшных абсолютных числах каждый день. Выбивался состав кадровых дивизий РККА, потери материальной части достигали ужасающих величин, а подтягиваемые из глубины страны резервы, уничтожаемые нмецами по частям, почти не замедляли темп вражеского наступления…
Именно такой вывод был сделан в процессе изучения материалов книг и журналов потомка «Группой Мерецкова», а всё эти сведения были немым укором руководству страны и РККА, главные представители которых осенью сорокового года поняли, что их всех ждало. Именно на них самих и лежала главная вина за поражения 1941-го.
В «тот раз» военачальники РККА и руководство страны компенсировали недостатки в изучении «науки побеждать» кровью бойцов.
Впрочем, где и когда было иначе? Почти все затяжные войны, кроме молниеносных и «смешных» – это цепь бесконечных ошибок и разницы между планами и реальностью. Ныне высшему руководству страны и РККА «всего-то» необходимо было, используя эффект от послезнания, реализовать его как можно лучше.
И именно 22 июня был тем днём, когда послезнание должно было дать максимальный тактический эффект.
«Эффект везде». Который позже, с каждым днём будет спадать, ибо начнётся обратный процесс – нарастающие расхождения в истории миров.
Ибо то, что было в тысячах книг и журналах Рожкова, вовсю поигрывавшего в компьютерные варгеймы в «своём красивым и комфортном мирке 2018-го», причём сосредоточенного именно на WWII и запоем качавшего (впрок) и листавшего (достаточно часто) сопутствующую литературу, предоставило военному и политическому руководству СССР возможность – реализовать нигде и никогда не представимое.
Вся дислокация немецких войск и сил сателлитов Германии была заранее известна, как и направления ударов и расклад сил. Именно поэтому, несмотря на изменения, связанные с отказом от дальнейшего развёртывания новых мехкорпусов РККА, видимая в приграничной зоне дислокация войск СССР не так уж и сильно отличалась от «другого раза». Но именно видимая «с той стороны». Ибо у немцев не было возможности сравнить настоящее с данными из книг будущих времён. Для них была только одна реальность – та, что перед ними.
Именно желание удержать немцев от каких-либо значительных корректировок своей политики и действий, меняющих до 22 июня ход истории, подтолкнуло Сталина, Берию, Молотова и «группу Мерецкова» к отказу от попыток совсем радикальных действий как на территории Югославии, так и других, в первую очередь Греции, в которой возможности СССР что-то изменить были близки к нулю.
Слишком велика была неопределённость в отношении реакции Германии. Желание ещё больше оттянуть срок нападения на СССР, сместившийся в итоге в «тот раз» с 15 мая на 22 июня, могло сыграть и в другую сторону. Нежелательное для Германии развитие событий в Югославии с видимым участием там СССР, которое не могло быть скрыто, могло подтолкнуть Гитлера к ускорению всех процессов в отношении нападения на СССР. Тогда и история могла скользнуть в совсем нежелательное русло. Как со смещением известного срока на май, так и иной конфигурации наступающих сил Германии. Тем более, весной Сталин ещё раз, начав получать сведения о начавшейся в феврале (как и в «тот раз») переброске сил Германии к границам СССР, отказался от многих с виду таких заманчивых возможностей «нагадить Гитлеру по крупному». Год сорок первый для нападения на СССР, а не какой-то иной – такое понимание было заложено ранее в «Барбароссу». Что – то принципиально можно было изменить лишь с помощью идеи, предлагаемой человеком из будущего, но то было такое… непредсказуемое в последствиях. Слишком был огромен был разброс возможных вариантов реакции Гитлера на сведения из 2018. От принятия положительных для СССР стратегических решений до немедленного нападения на советскую страну в расчёте на то, что СССР не сможет использовать своё послезнание… и Сталин не смог принять такой высочайший по последствиям уровень риска.
Многие действия (так и отказ от возможных «привлекательных» вариантов!) осведомлённых в руководстве СССР весной сорок первого были подчинены цели – максимальный эффект от послезнания должен быть именно 22 июня…