Улицы городов и больших сел наводнены беспризорниками. Крестьян разоряют продразверсткой, хотя скоро ее должны заменить, на продналог. Но как я помню из истории, хрен редьки не слаще, и порой случались такие «перегибы», которые проще было назвать преступлениями, в результате которых крестьян раздевали буквально до нитки, только из-за того, что у кого-то вдруг обнаруживалась лишняя хрюшка, или лошадь. Правда, здесь в Сибири, вроде бы с этим попроще, посытнее. Но зато действует множество банд, и порой совсем непонятно, кто в данный момент находится у власти. Бывает так, что власть меняется несколько раз за сутки.
С деньгами, тоже не все хорошо. Хождение имеют с Совзнаки — выпушенные вместо царских рублей, и не вызывающие почти никакого доверия у населения. Одновременно с ними встречаются Керенки, Думские долговые билеты, и даже Царские рубли. Правда здесь больше расчитывают на деревенских лохов, стараясь вручить им подобную макулатуру, но тем не менее, кое-где ее еще принимают. Не так давно появились Червонцы. Данные банкноты вроде бы даже обеспечивались золотом, но как там происходит на самом деле, не совсем понятно. Да и особенного доверия Советсякая власть пока не заработала.
В общем, веселое время, и идти в народ, значит подвергать себя лишнему риску. С другой стороны и оставаться здесь риск ничуть не меньший, любая случайно заглянувшая на огонек банда, оставит после себя одни головешки, или же наоборот устроит здесь свое лежбище, что более вероятно. А почему бы и нет? Дом стоит на холме, окружён высоким частоколом, следовательно, любой посторонний будет заметен издалека. Поставь пару вышек, на них часовых, и покой обеспечен, да и лес кругом, всегда можно найти лазейку и смыться от греха подальше, если силы окажутся неравными. Зато, если застанут меня одного, наверняка или припашут, как мальчика на побегушках, а после еще и прибьют, просто на всякий пожарный. Так что сидеть здесь дальше нет никакого резона и надо уходить. Опять же куда идти? Если в то село, куда обычно ездили за покупками, то есть вероятность подхватить какую-нибудь болячку. Кто знает, что это было с отцом и всеми остальными. По всем признакам похоже на Испанку. Я ни разу не врач, и даже не проходил мимо, но когда-то читал об этой болезни. То, что я каким-то чудом выздоровел, еще ничего не значит. Вполне возможно, я занял это тело именно потому, что предыдущий владелец оказался обречен. А, следовательно, иммунитета, к этой заразе у меня может не оказаться. Да и вообще, я не уверен, что на Испанку вырабатывался иммунитет. Значит, идти в то село, не стоит. Другое село, или деревня, которую я знаю, это та, где живут староверы, откуда в свое время уехал мой прадед. Так-то отношения у нас были неплохими, но кто его знает, как все это обстоит сейчас. Тем более, что дядька, с которым отец ездил в то село, где подхватил свою болячку, как раз оттуда. Так что вполне возможно эпидемия добралась и туда. Поэтому меня вполне могут объявить сподвижником сатаны, только за то, что я выздоровел, особенно учитывая набожность тех селян. Самым же паршивым оказывается то, что в доме, кроме нескольких книг по вере, ничего нет. Даже самой завалящей карты, и то не наблюдается, хотя насколько я помню из рассказов отца и деда примерно в ста двадцати или чуть больше верстах от нас на юг должен находиться большой город, вот только его название чудесным образом вылетело у меня из головы. Толи я его напрочь забыл, толи его просто не называли, обозначая то место словом — Город, и этим ограничиваясь. Хотя и оставаться в том городе, тоже нет особенного резона. Мой сегодняшний возраст вполне позволит новой власти забрить меня в ряды «непобедимой и легендарной» и пустить на «пушечное мясо» в борьбе с инакомыслящими. Относясь сам в какой-то степени к ним, нет совершенно никакого желания сражаться непонятно за что. Поэтому наилучшим выбором будет, наверное, все же уход за пределы страны. Не думаю, что там лучше, да и никто не ждет меня там с распростертыми объятиями, но надеюсь все же поспокойнее, чем здесь. Хорошо бы еще найти место, где говорят по-русски. Ближайшее, насколько я помню должно находиться в Харбине. Русском островке на окраине Китая. Последний правда должен просуществовать очень недолго, но хотя бы лет на десять я смог бы найти там приют, а дальше будет видно. И потому уже со следующего дня, начал собираться в дорогу.
Глава 3
3.
Плохо было то, что, живя здесь на хуторе, никто из родителей не обеспокоился никакими документами. Здесь-то понятно, они не особенно нужны, а вот там, в селе, а тем более в городе, наверняка могут понадобиться. Разумеется, я перерыл все сундуки, отодвинул все образа, постарался добраться везде, куда обычно кладут подобные вещи, но увы, единственный документ, который я смог разыскать, говорил о том, что последний выдан Пантелею Сидоровичу Волкову, уроженцу села Нижний Вилюй 1793 года рождения. Принадлежащий, судя по всему, моему прадеду. Даже если взять его с собою, вряд ли кто-то поверит, что я так хорошо сохранился. Больше никаких бумаг не нашлось. То есть абсолютно никаких, за исключением небольшого карманного Евангелия, и тех книг, что стояли на одной из полок, под образами, по которым я учился читать. Правда нашлись советские деньги в количестве пяти тысяч совзнаков, и пяти червонцев. С одной стороны, вроде бы и немного, но где-то я читал, что средняя зарплата в это время как раз укладывалась в эти суммы, поэтому, решил взять их с собой.
Плохо, что не было хлеба. Мука, разумеется, присутствовала, но мне хоть и досталась память предшественника, как делать из нее хлеб он просто не знал, да и учитывая его возраст на сегодняшний день это было нормальным. Я, конечно, попытался, что-то сообразить, намешал часть муки с водой, добавил туда чуточку соли, пару найденных в курятнике яиц, раскатал в лепешки и попытался запечь. Ну, что-то напоминающее толстый лаваш, местами не пропеченный у меня в итоге, получился. Мне даже понравилось. В прошлой жизни я этим просто не занимался никогда. Да и имея жену пекаря, даже не задумывался об этом. Но, так или иначе, что-то похожее на хлеб у меня получилось. Во всяком случае, большого отторжения эти лепешки не вызывали. В нижнем погребе, который действительно оказался ледником, нашел висящую на крюке тушу коровы. Именно тогда я и вспомнил, что ее зарезали как раз перед поездкой отца на рынок. Буренка была уже старой, и молока у нее не было, поэтому и было решено зарезать ее на мясо, а отец должен был купить и привести молодую, по возможности нетель. Но как видно не срослось.
В тот же момент вспомнилось и о том, что в закуте, в дальнем конце двора жила пара свиней, там же обитали куры в количестве двадцати штук, а у отца имелся молодой мерин, приобретенный в позапрошлом году. Единственное о чем не помнилось совершенно, так это о собаке, зато вспомнилась недовольная рожа дядьки Прохора, и его злое ворчание:
— Они тут захворали, мать их, а мне на два дома разорваться? Вот уж, хер тебе Марфуша, теперь ты за мной побегаешь, ежели доживешь. Но хоть скотину сохраню, все польза от тебя…
И картинка показывающая, как чем-то недовольный двоюродный дядька закидывает на свою телегу мешки с кудахтающими в них курами, что-то еще выносит из дома, а двое его сыновей, помахивая прутиками гонят наших свиней за ворота. Я в то время уже находился в полубреду. И потому воспринимал все это с некоторой отстраненностью. Зато сейчас картинка всплыла во всей своей красе, ясно показывая, кто свел со двора всю скотину, и вынес из дома что-то еще, видимо особенно ценное.
Отрезав у висящей на крюке туши с задней ноги мяса, порезал его мелкими кусочками и зажарил на свежем свином сале, получилось своего рода рагу, которое можно было взять с собою в дорогу, и которое должно неплохо храниться как минимум с неделю. Сложил его в небольшую крынку и прикрыв деревянной крышечкой сунул в заплечный мешок, туда же пошла небольшая железная кружка, приготовленные мною лепешки, несколько луковиц, три варёных яйца, из найденых в курятнике, небольшой мешочек соли, мешочек чая, спички, полотенце, пара исподнего и новые портянки. Снаружи привязал небольшой котелок, годный и для приготовления пищи и просто вскипятить воду на чай. На отцовской половине нашелся удобный кожаный пояс с патронташем, на два десятка зарядов, притороченный к нему охотничий нож, годный на все случаи жизни, берданка, оставшаяся еще от деда, и кожушок из овечьей шкуры мехом внутрь. Толстые ватные штаны, и почти новенькие яловые сапоги, оставшиеся от отца. Тот хоть и был много старше меня, но размеры обуви были одинаковы. На голову пошел треух. Хотя на дворе и была середина лета, но ночами было прохладно, а идти предстояло долго. Последний раз перекрестился на образа, прочел молитву, и плотно прикрыв за собой двери, вышел на крыльцо. Спустившись на землю двора, дошел до сарая, в котором отец хранил инструмент, взял небольшой походный топорик, который сунул себе за пояс, испил на прощание водицы из нашего колодца и вышел за ворота. Вновь перекрестившись, спустился до погоста, где постоял возле могилок, мысленно прощаясь со всеми, кто нашел здесь свой последний приют и выйдя на тропу, пошел навстречу новой жизни.