Они обсудили детали предстоящего переезда с поднявшимся к ним после тренировки Элгором. Потом перекинулись парой слов с зашедшим к ферану Мирганом, и Роар хотел идти, но…
Он много раз думал о природе песен Хэлы. Она пела постоянно — у неё были любимые песни, которые она пела не один раз, были те, которые нравились местному люду, особенно воинам, и она пела для них, просто, чтобы повеселить… но песни которые она пела для себя, которые тащила изнутри — всегда на разрыв души, уничтожая сердце, разбивая саму себя.
И иногда эти песни было действительно тяжело слушать. Сейчас из поля отчётливо доносились слова, которые на этот раз скрутили самого Роара. Пока Рэтар говорил с зашедшим Тёрком, стоявшим сегодня на страже у дверей ферана, митар ясно слышал каждое слово, которое тянула из души Хэла и…
В этот момент почему-то мужчине показалось, что чёрная ведьма точно знает, где он, именно он, Роар, находится, и она знает, что он её слышит.
Вывернув его наизнанку слова песни разлетелись по поверхности мерзлой земли и травы, уходя за Хэлой, туда к реке, в отчаянной попытке утопить его собственную боль в холодной воде, чтобы течение унесло уже всю эту тоску, которая нещадно грызла его душу.
Роар встал и молча вышел. Наверное Рэтар и Тёрк были удивлены его поведению, но сил больше не было. Мужчина не знал, что делать. Впервые в жизни ему хотелось убраться куда подальше, он хотел войны, хотел движения смерти, хотел убивать. Роар хотел убивать!
И он хотел снова ощутить тепло тела Милены. Запах, стон, взгляд… эти огромные, распахнутые, полные страха глаза. И ведь — да и боги с ней!
Роар уже простил ей всё, что она наговорила, он уже кажется принял тот факт, что она всего лишь ребёнок, она же не старше Элгора, она такая напуганная, такая несчастная, что ещё можно было от неё ждать?
Надо было быть с ней аккуратнее, а он взял разом, нахрапом, силой взял… и что с того, что она разрешила?
Вот если Рэтару Хэла разрешила — да, потому что там нельзя было взять силой, а тут… Он с болью усмехнулся.
Снег завалил всё вокруг и самого Роара. Укрыться бы им и не приходить в себя ещё сотню тиров.
— Добра и процветания, достопочтенный митар, — отозвался кто-то из простых встретившийся ему по пути.
За неподъемными мыслями Роар не заметил как зашёл в селение. Рассеянно кивнул.
— Добра всем, — ответил, кажется сам себе.
Площадь селения при Трите была сейчас такой, словно на ней были боевые действия, но это пока. Ещё немного и будет хорошо — костры в честь Изара были самым главным праздником Изарии.
Люди кланялись и приветствовали. Дети бегали и радовались снегу.
— Неужели будет у нас скоро тепло? — спросил кто-то у него, потому как снег на Изар был хорошей приметой, но так было, когда холода не длились уже три тира.
А тут. Да и рваш не скажет, что это такое — примета или просто новое усиление суровой погоды.
— Достопочтенный митар, — к Роару подошёл эйол.
— Уважаемый эйол, — кивнул ему мужчина и внутренне тяжело вздохнул.
Он с детства людей веры не любил. Старался общаться с ними, как можно реже и видел в них пользу только в том, что они видели заговоры, да и — видеть видели, а поделать с этим ничего не могли. Сомнительная польза.
— Я хотел с вами поговорить, достопочтенный, — склонил голову эйол.
— Конечно, слушаю, — с большой неохотой согласился Роар.
— Я хотел бы увидеться и поговорить с достопочтенным фераном, но меня к нему не пускают.
— Вы же знаете, что проблемы можно решать через меня или через бронара, уважаемый эйол.
— Да, конечно, но это такая проблема, точнее этот вопрос, он, понимаете ли, — замялся мужчина, потупил взор, смутился, — это касается лично достопочтенного ферана.
— Уважаемый эйол, — Роар старался говорить как можно спокойнее, — всё что касается достопочтенного ферана, касается и меня, такова моя роль. Так что говорите о чём хотите сказать ферану, иначе я не смогу донести вашу просьбу, так как без веских причин он говорить с вами не будет.
Эйол тяжело вздохнул, набираясь силы, чтобы начать разговор, а митар уже точно знал о чём сейчас пойдёт речь.
— Понимаете, люди поговаривают, что достопочтенный феран связал себя… эм… близостью, — на этом слове мужчина кажется сказал слова молитвы про себя, — с чёрной ведьмой.
Последние два слова он прошептал, пригнувшись к митару поближе, чтобы мало ли что — кто-то из окружающих не услышал. Эйол сделал скорбное лицо, покачал головой, отодвинулся и уставился на Роара, ожидая реакции на сказанное.
— И?
— Э, — он выпучил глаза ещё сильнее и стал похож на рыбу. — Вы не расслышали, что я сказал, достопочтенный митар?
— У меня отличный слух, уважаемый эйол, — повёл головой Роар. — Я просто не понимаю сути вопроса, который вы хотели бы обсудить с нашим фераном.
— Достопочтенный митар, — возмутился служитель единого бога, втягивая воздух, перед тем как выдать длинную поучительную, полную праведного негодования речь, — моя роль, как и роль других эйолов, заключается в том, чтобы защищать простых людей именем бога от морока и нечестивых, злых заговоров и колдовства, следить за соблюдением истинных законов Высшего бога и законов элата. Если то, что говорят люди правда, то мне необходимо, жизненно необходимо, поговорить с достопочтенным фераном, потому как его жизнь может быть в опасности. Ведьмы страшный, жуткие противоестественные природе создания, с ними нельзя быть уверенными даже мгновение спустя, как они напустят хвори, раздоры, беды и грехи. Я не видел достопочтенного ферана уже очень давно, с тех пор как наш господин вернулся из своей долгой и тяжёлой поездки во благо элата и ферната. И потому я не могу быть уверен, что с ним всё хорошо, что нет на нём жути заговора ведьмовского и что слова людей всего лишь их глупость и бестолковость.
Роар хотел много чего сказать на это. Но промолчал.
— Я передам вашу просьбу достопочтенному ферану, — мужчина пересиливал себя, чтобы говорить как можно отстранённее. — Хотя можете не особо переживать, так как совсем скоро дом уедет в Зарну и наш эйол, который видел ферана во время его поездки, сможет с ним поговорить и проверить, есть ли на нём ведьмовской заговор. Что до разговоров людей, — митар покачал головой, — не пристало человеку истины, веры и служителю Верховного бога, да сохранит он нас от бед, болезней и войны, слушать сплетни баб и мужиков, праздно слоняющихся и дела своего не знающих.
— Я не сказал, что верю этим словам, достопочтенный митар, — встрепенулся эйол. — Но и сказать, что они меня не тревожат, я не могу. Вот если бы достопочтенный феран чаще посещал дом веры…
— У связанного заботой о нас всех достопочтенного ферана нет времени, а порой и сил, чтобы посещать дом веры, — отрезал митар.
Эйол видимо хотел что-то возразить, но решил-таки ничего не добавлять к тому, что сказал, или понял, что переспорить безбожников Горан невозможно.
Кажется ни один представитель веры не сталкивался с таким вопиющим пренебрежением законом Верховного бога со стороны главного дома ферната, как эйолы в Изарии.
Этим грешили все Гораны. Данэ Роара — Рэйра Горан считал, что вера не для него, да и его можно было понять, потому как получив в супруги набожную, но такую страшную, невыносимо душную, вечно скорбную и жестокую женщину, ему оставалось только молиться Хэнгу, богу смерти и войны, а так же его брату Дрангу, богу огня, ярости и оружия, повелителю мастеров стального дела, чтобы скорее началась очередная война, и можно было поскорее убраться из дому от ненавистной и вездесущей ферины. Хотя сам по себе Рэйра Горан был невероятно мирным человеком. Он и Трит-то построил именно для того, чтобы быть подальше от Зарны и своей супруги.
Эарган Горан был известен тем, что людей веры вообще презирал, и эйолы имели на его земле право слова только, потому что “боги — отдушина простых и непросвещённых”.
И конечно все знали о том, как Эарган Горан любил грешить, сколько у него было наложниц и, что даже в военные походы, он отправлялся с не менее чем двумя представительницами своего харна, а чаще всего брал трёх или четырёх. А главное именно в обозах наложниц ехал эйол — это было больше, чем презрение и попрание закона.